Hellsing: the Bird of Hermes

Название: Гордая
Автор: Joker
Бета: Joker
Рейтинг: PG
Жанр: POV, vignette, AU
Отказ: на героев не претендую
Фэндом: Hellsing
Аннотация: порой, глядя на солнце чувствуешь боль в глазах. Капельки слез на ресницах рассыпаются гранями прошлого, в котором, по сути, виноват ты сам.
Комментарии: едва ли Максвелл настолько романтичен, чтобы помнить смерть леди Хеллсинг. Едва ли вампир не сумел бы ее спасти. Едва ли стал после – спасать Энрико. Но пути Господни неисповедимы.
Предупреждения: коротко, несколько рвано, субъективно
Статус: закончен
Выложен: 21.11.2009

Если ты спросишь, какой она была, мне не нужно будет молчать, раздумывая, чтобы проговорить одно-единственное, результативное: гордой. Но гордость ее была не сродни гордыне. Взращенная из смирения, отваги и чести, так тонко, точно, ювелирно огранившая ее душу черта даже не характера, а сознания, бытия была в одночасье ее мукой и наградой. Мне кажется, эта хрупкая телом, но стойкая душой девчушка, в 13 навсегда потерявшая свое детство, не умерла бы так рано, будь для нее на первом месте, скажем, любовь, а не честь Семьи.
Осознание вины редко приходит в час совершения безрассудства или преступления, однако именно тогда, когда ее мертвое тело покоилось на моих руках, я болезненно остро ощутил свою причастность к этой смерти. Потому что именно я был тем, кто мог дать ей любовь. И не дал. Но едва ли моя свобода стоила ее жизни. Впрочем, может, я просто наивно обманываю себя, полагая, что мое признание могло бы изменить начертанное рукой Господа. Его справедливой, безошибочно верной в движеньях дланью.
Строки Реквиема приходят на ум, но не ложатся на душу, потому что в этой смерти все было слишком неправильно. Лондон, в котором накурено, словно в дешевом кабаре. Короткие очереди из автоматов – обрывками первых, черно-белых кинолент. Мое присутствие где-то там, осторонь, в безопасности. Пожалуй, только мое собственное бездействие позволяет тратить ненависть на себя, а не вампира, не сумевшего защитить эту хрупкую светловолосую девочку. Гордая.
В ее глазах, я знаю, отражалась боль, искаженная линзами в справедливую ярость. Шаги чеканились по расплавленной мостовой, высчитывая дробь сердца. Из уважения к ней – не стреляли, оставив минуту молчания мертвецам. Даже ветер замер, чтобы услышать тишину ее дыхания и запретить слезы своим поцелуем. И только после – кто-то, может быть даже я, что-то кричал, бежал, спотыкаясь о трупы и собственный страх к упавшему на кровь и осенние листья телу, в котором еще билось дыханье и сердце, так, как она жила: упрямо и гордо. В ее глазах отражалось небо – спокойное и серое, цвета поблеклых будней и, наверное, смерти. Пули швырялись болью, одна – вскользь по спине, вторая – куда-то под ребра, целуя густую кровь. Тело ловило пули, а я – ее одинокий взгляд, угасающий в самое небо. О чем-то молился. Что-то прощал – не себе. Что-то кричал тишиной в пустоту, и не хватало дыхания – до боли в груди. Отдавал ее ладоням свое тепло и что-то шептал, склонившись так близко, как в поцелуе – чтобы слышать, как уходит из тела душа. Молился. Дышал. Прощал. Не себя.
Я не сказал «люблю» - она поняла без слов. Не глядя в небо и не виня меня, просто устало вздохнув – в последний раз. Пальцы разжались, скользнув из ладоней моих к земле, цепляясь за эфес шпаги. Тот, кто не спас ее, после – спасал меня.
Сегодня я снова могу свободно дышать и смотреть сквозь стекла очков на солнце, вот только в нем больше нет тепла, и небо безудержно кажется серым. А в любой тишине я вижу ее взгляд. Давно пора отпустить и забыть, я это знаю, но небо снова теряется в моих поседевших глазах. На ресницах дрожат слезы, если долго смотреть на солнце, и взгляд воплощается в короткой вспышке первого выстрела. Дыханье чеканит чужие шаги по чужой мостовой…