Hellsing: the Bird of Hermes

Майский вечер был ясным и теплым. Солнце золотым заревом стекало по крышам и куполам, медленно и величаво опускаясь к горизонту. В чистом небе над площадью кружили вездесущие голуби и демоны. Ни те, ни другие приземляться не собирались, нарезая спирали в восходящих потоках воздуха. Зрелище было захватывающим и немного торжественным.
- Андерсон... Вам придется смириться с мыслью о том, что я покину этот мир во цвете лет, так и не дожив до сана архиепископа. Умру молодым и красивым, не исполнив своего предназначения и не очистив мир от скверны, именуемой "Хеллсинг"...
Тишина отшатнулась на миг, спугнутая тихим, отрешенным голосом Максвелла, но тут же вернулась, хороня в себе звуки и краски.
- На всё воля Господа, - так же тихо и отрешенно ответил паладин, не сводя взгляда с неба. - Но почему ты решил, что умрешь именно молодым?
- Потому что вы меня в гроб вгоните, Андерсон... - Епископ скорбно и укоризненно уставился на Андерсона. - Ну зачем вы их выпустили?!! Сидели себе в клетке, никого не трогали!! Вот как их теперь обратно загонять?!
Вновь повисло молчание, нарушаемое лишь доносившимся с недосягаемой выси птичьим посвистыванием демонов. Им было плевать сверху на терзания епископа, которому ещё предстояло отчитаться перед папской канцелярией за эту парочку, на туристов, чья толпа то и дело озарялась вспышками фотокамер - демонов было отлично видно и с открытой для посетителей территории... Они парили, распахнув кожистые крылья, и переговаривались между собой короткими трелями.
- Они - демоны, - голос священника зазвенел металлическими нотами. - Само их существование - оскорбление Господа! А присутствие в Ватикане - святотатство! Я - орудие...
- О, Господи!! - застонал Максвелл, хватаясь за голову. - Зачем я только спросил?! Оставьте свои проповеди и лучше придумайте, как спустить вниз этих тварей!
- Подстрелить? - неожиданно подала "признаки жизни" Хайникель, до сего момента молча взиравшая на происходящее.
- Бесполезно, - Андерсон покачал головой. - Уворачиваются, падлы...
- Садисты, - прошипел епископ. - Мне не нужны два крылатых трупа!! Мне нужны два живых ракшаса!
Часы на соборе мерно пробили шесть раз, отметив начало новой паузы.
================
Туман...
Сырая бесцветная пелена, висящая за окном, безжизненная и тоскливая. Монотонно-серая... Огромный особняк тонул в этой пелене, погружаясь в гулкую тишину и оцепенение.
Жизнь казалась такой же бесцветной и монотонно-серой. Сэр Интегра Хеллсинг отвернулась от однообразного и давно опостылевшего пейзажа. Впрочем, обстановка кабинета опостылела ей не менее вида из окна. "Весна, называется... Над этим островом вообще когда-нибудь появляется солнце? Хоть на день?!! Хоть раз в год?!!" Солнце появлялось, вчера. Маленькое, серенькое, словно простуженное, пару часов маячило в туманной дымке и смылось за набежавшие облака. И опять пошёл дождь... Если это мелкое частое поплёвывание с неба можно было назвать дождём. Английское небо издевалось над землёй, сея сверху холодную морось. И сегодня город вновь оккупировал туман...
"А ведь где-то есть солнце... Есть теплое море, горячий песок... Пальмы... Шезлонги... Бикини..." Интегра встала перед зеркалом, критически оглядела своё отражение, грозившее слиться с окружающей серостью. "А я неплохо бы смотрелась в бикини. Да и загар мне бы пошел. А то немочь бледная, если б не костюм, вполне сошла бы за собственное привидение. Хотя у блондинов вообще бледная кожа..." Память, то ли желая удружить, то ли злорадствуя, вывесила перед внутренним взором портрет главы "искариотов". Блондинистый, как и Интегра, епископ тем не менее мог похвастать ровным золотистым загаром. "Скотина! Хорошо ему, он-то в Италии сидит!! Там уже всё цветёт и зеленеет... А я должна торчать тут и тоже зеленеть, но от скуки... Хочу солнце и море!!"
Хотеть-то Интегра могла сколько угодно, но она отлично понимала - никто её не отпустит.
"Надо что-то придумать, надо что-то придумать..." Мысль рефреном звенела в голове, доводя до бешенства своей навязчивостью и неисполнимостью. Интегра нарезала круги по кабинету, периодически останавливаясь у зеркала. Почему-то взгляд каждый раз цеплялся за отражение, и каждый раз мелькала идея, но ускользала тут же, прячась на границе сознания, не позволяя себя остановить. "Успокоилась... Взяла себя в руки... Отключила мозг... Раз... Два... Само всплывёт..." Отражение сосредоточенно смотрело из прозрачной глади, тоже, видно, пытаясь поймать смутную идею. Девушка провела рукой по волосам... И ещё раз... Быстро пригладила и собрала в хвост.
- Бред, конечно... Но... Но я попробую. Отмазаться всегда успею. Уолтер!!
- Сэр? - Дворецкий проявился в дверях, невозмутимо взирая на хозяйку, которой непонятно с чего приспичило сменить причёску.
- Семейный альбом, чашку кофе и телефон секретариата понтифика.
"Не получится... Не получится потому, что это - полный бред. Никто в это не поверит, но если мне удастся, то будет море, пальмы, пина-колада и солнце... Много-много солнца... А через неделю вернусь, и всё это закончится. Или через две недели..."
============
Старый поляк с добрым морщинистым лицом и грустными глазами покачал головой, безропотно дожидаясь, пока Максвелл перестанет орать. А Максвелла несло... Он уже полчаса вопил как баньши на пустом погосте, снова и снова повторяя как заведенный, что...
- Этого не может быть, потому что не может быть никогда!! - молодой епископ остановился, переводя дыхание, и понтифик решил воспользоваться моментом.
- Сын мой, - тихо и кротко произнёс он, проникновенно заглядывая в лицо Максвелла, - неужели вас не радует, что где-то в этом огромном мире у вас есть родственная душа? Да, протестантка...
Попытка епископа повторить свой монолог была прервана коротким жестом руки, унизанной перстнями: папа тоже терял терпение, но в силу возраста и статуса не мог позволить себе подобный взрыв эмоций.
- Протестантка. Так уж вышло. И вместо того, чтобы испытывать на прочность стекла в моём кабинете, лучше бы воспользовались случаем и примером своим показали сестре путь к Истинной Вере, полагаю, это будет более действенным, чем ваши...кхм...рассуждения... Да и лексикон ваш... Надо будет поговорить с отцом Андерсоном, чтобы всё-таки выбирал выражения, объясняя детям, кто такие еретики... Вы - духовное лицо, можно сказать, лицо святой Римско-Католической Церкви. Недопустимо так говорить, тем более о женщине.
- Эта... Эта... Интегра Хеллсинг не может быть моей сестрой. Её слова ничего не доказывают! Ваше Святейшество, эта женщина преследует какие-то свои цели, ей нельзя верить!!
- Сын мой, ей я могу не верить. Действительно, с моей стороны было бы большой глупостью верить на слово. Но вот этому я не верить не могу, - понтифик вынул из конверта несколько старых фотографий и выложил их, словно пасьянс на столе. - Это - сэр Артур ван Хеллсинг. Глаза у меня уже не те, конечно, но даже моего зрения хватит, чтобы заметить очевидное сходство. А вот здесь вы похожи на покойного сэра Хеллсинга больше, чем...чем сама Интегра. Вам придётся смириться с этим, сын мой. Вы - Хеллсинг. И вы обязаны занять подобающее вам место, хотя бы потому, что это прекрасный шанс объединить "Искариот" и "Хеллсинг" под эгидой Ватикана. Вы же хотите стать архиепископом?..
Максвелл молчал и упрямо смотрел в пол. Поднять на понтифика полные дикой ненависти глаза он не мог, не мог поставить крест на своей карьере. Поэтому скрипел зубами и молчал. Считал...
- Вы правы, Ваше Святейшество. - Если бы "святейшество" знал, каких усилий стоило епископу говорить спокойно и ровно, с должным почтением в голосе! Особенно если учесть, что убийство понтифика в данный момент не казалось Максвеллу не то чтобы смертным, а грехом вообще. - Я не подумал о том, что мне выпала честь послужить на благо Церкви. Я вылечу в Лондон как можно быстрее.